БИОГРАФИИ
"ГОСПОДЬ НЕС ВАС В СВОИХ ЛАДОНЯХ"
Идея паломничества на Соловки родилась давно и логично в ходе сбора данных по новомученикам. "Надо бы, - говорила я себе, - надо бы..." Но однажды вечером, включив телевизор, случайно наткнулась на фильм о Соловках. На экране был светлый солнечный лес, в котором стоял крест. Голос за кадром объяснил, что именно у этого креста тайно служили мессу заключенные католические священники. Всю ночь меня донимали покаянные мысли: о заброшенном католиками одиноком кресте, о неотпетых наших братьях и сестрах, чьи имена мелькают безликими строками на страницах книг и экранах компьютеров. Доминирующим чувством было, наверное, желание придти и извиниться, сказать: "Вот и мы. Не обижайтесь, мы о вас помним, вот только жизнь у нас сумасшедшая, все некогда..." - и сделать, что надо. Я не очень-то представляла себе, что именно надо, но сделать что-то хотелось.
Все оказалось не совсем так: не говорил диктор этих слов, поскольку нет такого креста на Соловках, не лежали неотпетыми наши братья и сестры. Но главное все же осталось: чувство вины и чувство долга.
Вот с этими двумя чувствами мы и собрались в паломничество. Была середина сентября, и все пугали нас штормами и холодами, но я была убеждена: ничего на самом деле плохого с нами не случится - Господь знает, куда и зачем мы идем. И маршрут, и средства передвижения мы постарались выбрать "максимально приближенные к настоящим". И сам путь должен был совпадать с путем католических священников - Кремль на Центральном острове, где они изначально содержались, остров Анзер, куда их затем перевели, опять Центральный остров - Секирка, где содержали приговоренных к расстрелу, затем возвращение на материк, в урочище Сандормоха, где только за первую неделю ноября 1937 г. были расстреляны и захоронены 1111 соловецких узников и среди них наши братья и сестры по вере, 35 из которых мы знаем по именам.
В поезде мы оказались в день всенародного траура по погибшим в результате взрывов. Сначала сомневались, стоит ли молиться вслух, все-таки в вагоне мы были не одни. А потом решили - почему бы и нет? Чего нам стыдиться или бояться? Попутчики сочувственно прислушивались, а потом некоторые достали свои молитвенники и мысленно соединились с нами. И это было хорошо. В Кемь мы прибыли после полуночи. Нас посадили в автобус и повезли во тьму - к причалу. Все были сосредоточены и серьезны - то ли так действовал путь в неизвестность, то ли все готовились к обещанным трудностям.
На причале нас ждали два катера, не очень похожих на морские лайнеры. Фермен, наш африканец, придававший вместе с двумя латиноамериканками изрядную экзотичность нашей группе в этих северных краях, сдавленно проговорил: "На этом не плавают, на этом тонут!" По-моему, почти все разделяли его мнение. Но вот все погрузились и расселись. Я вообще-то не умею плавать, да и в принципе предпочитаю передвигаться посуху. Поэтому в поисках моральной поддержки я заглянула в центральную каюту и натолкнулась на напряженные взгляды. Только Фермен, обхвативший сумку двумя руками и положивший на нее голову, не шевельнулся, готовясь, видимо, к неминуемой мученической смерти. Вздохнув, я спустилась в спальную каюту, где разместились женщины. Легла, мысленно перелистала скопившиеся грехи, прикидывая свои перспективы в случае гибели без исповеди, подумала, что надо бы кого-нибудь предупредить, чтобы нас не забыли в момент кораблекрушения и - уснула. Как и все остальные в каюте.
Центральный остров встретил нас все той же тьмой и буераками. Мы добрались до гостиницы к 5 часам утра и завалились спать, попытавшись запомнить, что в 11 часов завтрак. К завтраку все почти пришли в себя. Почти - потому что, когда Аня - организатор нашей жизни и пути на Соловках - сказала, то капитан катера предлагает плыть на Анзер сегодня, пока стоит хорошая погода, внутри что-то то ли булькнуло, то ли екнуло. Но перспектива плыть в плохую погоду радовала еще меньше, и мы покорно собрались.
Эти три часа лично мне показались прекрасными. Было немыслимо красиво, и Господь радовал нас Своими творениями - то высунется из воды тюлень, то разрезвится стайка медуз за кормой, то диковинный остров, похожий на летающую тарелку, зависнет на горизонте.
У острова выяснилось, что к берегу катер подойти не может - слишком мелко, - и нам придется пересаживаться в лодки, плыть до камней, а потом по ним добираться до суши. Прыгать с катера в лодку мне еще не приходилось и почему-то не хотелось. Но пришлось - и ничего страшного. Правда, как у Тигры из "Винни-Пуха" в голове вертелась шальная мысль: "А ведь залезать тоже придется"... Пока всех перевезли на лодках, пока все выбрались на сушу и собрались вместе, пришла пора подкрепиться. А подкрепившись, стали готовиться к восхождению на Голгофу. Голгофа - самая высокая точка Анзера, где был пункт распределения по командировкам (так назывались поселения узников) и штрафной изолятор. Именно сюда попадали сначала заключенные, перевезенные с Центрального острова. Юрий Бродский - автор книги о Соловках, сопровождавший нас в паломничестве - прочитал фрагменты воспоминаний об Анзере, и мы двинулись в путь. Шли с молитвами и литаниями, делая стояния Крестного пути. Перед самым выходом о. Стефано предложил, чтобы на них Ю. Бродский тоже читал фрагменты документов и воспоминаний. Времени на подготовку не было, поэтому Юрий шел впереди, показывая дорогу, и листал находу книгу. Но все подобралось абсолютно точно.
Да, совершенно непреднамеренно получилось так, что наше восхождение на Голгофу пришлось на праздник Крестовоздвиженья. И это было хорошо.
Дорога становилась все круче. Все меньше голосов подхватывало песни, и вот они смолкли совсем. И тут открылась она - Голгофа. Дул сильный ветер. Было зябко и сыро. Начали готовить мессу, установили свечи, даже не надеясь особо на то, что их удастся зажечь. Но как только вспыхнули огоньки, ветер стих и выглянуло солнце. Оно стояло в небе вплоть до пресуществления (а было уже 19.30), а потом мгновенно закатилось, и на нас упала тьма. Но свечи продолжали гореть. Было и еще одно: за нашими спинами - мирян, не священников, - в тех местах, где в мессе говорит народ, начинала шелестеть листвой рябинка. Пару листьев с нее мы привезли в Москву.
До командировки Троицкой, где сидели в заключении католические священники, нам добраться не удалось - это еще 9 км пешком, уже стемнело, да и плыть на Центральный предстояло еще 3,5 - 4 часа. Возвращаться на Анзер на следующий день тоже было нереально. И мы просто оставили себе зарубку на память - ведь еще вернемся...
Взбираться в темноте из лодки на катер оказалось не страшно - сила желания оказаться в тепле и выпить кофе, имеющееся в каюте, а также сильные руки наших мужчин просто возносили нас на борт. А потом был горячий кофе...
В гостиницу мы попали в 1 час ночи. А с утра отправились в Кремль - Соловецкий монастырь. Теперь здесь снова живут монахи, но их немного, и сил хватает только на то, чтобы освятить алтарные пространства в многочисленных храмах - посреди разрухи, разгрома. Следы СЛОНа - Соловецкого лагеря особого назначения - постепенно уничтожаются. Да уже практически уничтожены.
Мы почти случайно набрели на место, где томились в заключении католические священники в самый трудный для них период на Центральном, когда их поместили вместе с уголовниками в 13-ю роту. Это Савватиевский придел. Мы помолились. Потом пошли в музей. Мы шли вдоль стендов, заполненных фотографиями узников, и искали "своих". Татьяна Шумова нашла двух родственниц. Постояли мы и у портретов экзарха Федорова и Юлии Данзас. А больше никого не нашли. Когда я спросила у Ю. Бродского, почему, он ответил, что здесь музей, в котором должно быть интересно всем, а что мы знаем такого о "своих", что стоило бы рассказать другим? А я с горечью подумала: "А что мы вообще о них знаем, кроме имени, фамилии, места служения..." Может ли существовать почитание без знания?..
После обеда прошли к бывшему административному зданию, перед которым когда-то было решено вымостить площадь булыжниками, для доставки которых в телеги запрягли епископов всех конфессий, в том числе католика Болеслава Слоскана. Большинство епископов, понятно, были немолоды и не крепки здоровьем... Вообще на Соловках меня поражала бессмысленная жестокость. Ладно, ты считаешь этого человека непримиримым и опасным врагом - так просто расстреляй его, зачем же отнимать у безногого костыли и заставлять его ползти к месту расстрела? Ладно, надо вымостить площадь булыжниками - так запряги молодых и сильных, зачем же стариков? Чтобы запугать остальных? Но разве страх может сделать их друзьями советской власти? Или ей не нужны друзья, не нужны идейные сторонники, нужны только покорные рабы? По-видимому, так...
Вечером мы долго сидели у камина и обсуждали пережитое. Слава Богу, не мне одной стало стыдно за наше беспамятство. И мы наметили план действий, свой маршрут по дорогам родины и истории. Впереди - Южное Бутово и Левашовская пустошь, Владимирский централ и станция Шаниха в Нижегородской области,... Соловки - они были везде...
На следующий день мы должны были подняться на Секирку, самую высокую точку Центрального острова, где был расположен штрафной изолятор и куда переводили приговоренных к расстрелу, а в тот период, когда расстрелы не были еще массовыми - они не считались таковыми, если расстреливались 15 - 20 человек, - они там же и приводились в исполнение. Мы знали, что предстоит 12-тикилометровый переход по системе озер на лодках, но почему-то думали, что нас на них повезут. Но оказалось, что грести нам предстоит самим. Более того, догадаться, куда именно грести, тоже предстоит самостоятельно. (Ю. Бродский плыл, конечно, в одной из лодок, но на таком расстоянии ему не удавалось донести до нас свои указания). Нашей лодке повезло - в ней оказалась женщина, которая знала, за какое место держат весло, к тому же у нас нашлась карта, по которой можно было предположить, куда плыть. Поэтому мы шли первыми. Лодка, в которой плыл Ю. Бродский, шла последней, на случай, если придется кого-то подбирать. Лодка с францисканцами - о. Григорием и б. Николаем - смотрелась невероятно экзотично: печальная, закутанная в шаль Бьянка на носу, два удалых монаха на веслах и чернокожий Фермен на корме - то ли собираются бросать персидскую княжну за борт, то ли евангелизируют кого... И вообще, в 160 км от Полярного круга это зрелище поражало. Впрочем, лодка с о. Стефаном, тоже впечатляла - особенно, когда он правил ею, стоя на носу: еще бы песню спел - и чистая полярная Венеция! А может, и пел, но нам в другой лодке не было слышно... Когда через 4 часа мы увидели на берегу автобус!..
К подножию Секирки мы на нем и подъехали. Поднялись на вершину. Здесь стоит храм. В сталинское время он был разделен на два этажа, где и содержались узники. Перед храмом была выложена из булыжников звезда - сейчас от нее остался только холмик, - а за ней - край обрыва (теперь смотровая площадка). На краю этого обрыва ставили приговоренных, а от ворот храма, через звезду, стреляли. Наверное, это был символ того, что убивают не люди, убивает власть. Палачам думать так было легче... Мы помолились и в храме, и вокруг звезды - о расстрелянных и о стрелявших...
Попасть к Германовской часовне, где было разрешено служить мессу католикам, мы и не рассчитывали - знали, что она разрушена и затеряна в лесу. Но буквально к нашему приезду ее удалось найти, и вот - мы едем! От часовни действительно остались только фрагменты фундамента и каменная ступень входа. Вот на этом камне и призвал священников построить если не церковь, то хотя бы алтарь о. Григорий. Честно говоря, это был самый замечательный для меня момент во всем паломничестве, а может, и за долгие годы. Четверо священников (брат Николай, правда, пока только дьякон, но все же почти) - в основном не слишком молодых и не слишком здоровых - делали дело, ради которого избрали свой путь - строили Церковь. И они знали, как это делается. Почти молча, сосредоточенно, слаженно. И по-моему, они были не одни в этом своем труде - Кто-то нес вместе с ними огромные камни... Впрочем, я могла только любоваться со стороны и подкатывать камни и валуны поближе. А потом мы стали сооружать и устанавливать березовый крест. Валентина Васильевна разорвала на полоски носовой платок и мы связали стволы. Ева принесла на алтарь специально привезенную из Москвы икону. Юра Бродский, обычно отходивший в сторону во время наших молитв и месс, укрепил крестовину проволокой. Но главное происходило все же у них, у наших отцов... И вообще, это паломничество что-то надломило в моем антиклерикализме. Потом была месса. Как и все эти дни, стих ветер и вышло солнце. Я не помню другой такой мессы в своей жизни - вместе с Господом и Его святыми вокруг алтаря, созданного Им и нами всеми.
А ночью мы вновь погрузились на катер и покинули Соловки. Был абсолютный штиль, море спокойно поблескивало во тьме, а мимо катера проплывали стаи медуз, казавшиеся в свете прожектора синими звездами. Командир катера сказал: "Господь несет вас в Своих ладонях". И он был прав. Никогда еще не чувствовалось так отчетливо Его присутствие и Его благословение нашего пути.
В Кеми мы сели в автобус и через несколько часов оказались в Сандормохе. О расстрелах и захоронениях в этом урочище узнали случайно - заметили, что весной, когда сходит снег, становятся видны ямы - общие могилы. Над каждой ямой установлен памятный знак, и порой кажется, что в лесу этих знаков больше, чем деревьев. На небольшой поляне архитектор - автор мемориального комплекса - разместил православный и католический кресты и помост для верующих не-христианских религий. И опять стало стыдно - ведь мы давно знаем об этом месте, до него не так уж трудно добраться - ночь на поезде до станции Медвежья гора и полчаса на автобусе. Так почему мы здесь не бываем?!.
Отслужили заупокойную мессу, упомянув поименно всех 35 известных нам расстрелянных здесь наших братьев и сестер. И двинулись в обратный путь. Мне очень хотелось привезти из паломничества что-нибудь живое, и я выкопала кустик вереска. Правда, какой-то патруль отругал меня (вполне справедливо) и поинтересовался, неужели вереск не растет в Подмосковье. "Нет, такой - нет," - абсолютно искренне ответила я. Теперь каждое утро я с надеждой и опаской смотрю на маленький кустик - приживется или нет.
А в поезде мы подсчитывали предстоящие дела: добраться все-таки до командировки Троицкой, собрать и передать материалы в музей, привести в порядок Германовскую часовню, сделать памятную доску в Сандормохе... А главное - помнить. Помнить! В Москве было очень холодно и тревожно. За время нашего отсутствия прозвучали новые взрывы. Там, на наших Соловках, из крови и боли выросло чудо красоты и света. Там - золотые леса и причудливые лабиринты озер, там звезды медуз и любопытные тюлени. Там Господь и Его святые. Конечно, они есть везде, но неужели и здесь надо пролить море крови, пережить взрывы боли, чтобы это стало очевидным?..
